Наверх
Сергей, 54 - 26 апреля 2008 13:31
– Посмотрим, – говорит Дед. И снова глаза вспыхивают огнями, – сегодня ты родишься, – и тут же тебе становится не по себе, почему-то ты веришь, что действительно, сегодня ты родишься и это также верно, как и то, что в следующий миг после вдоха ты выдохнешь.
– Жди. Мы вернемся, – сказал так, и они растворились в лесу, словно тени, будто и не было их, будто ветер шумел в листве. И наваливается на тебя усталость и падаешь ты так, словно хребет из тебя вырвали и ищешь опору, не подозревая, что давно сидишь на земле...
Солнце красным шаром стремится к земле, сумерки хищно рыщут промеж деревьев. Вокруг тоска предсмертная. Думы мрачные рвутся на волю, забирая с собой частички сердца, а за ними кусочки души так понемногу, так по чуть-чуть, но тебе от этого не легче, а все тяжелее. И придавливает тебя тоска горячим камнем внутри груди и слез нет. И воешь ты как волк в лесу, понимая, что был ты на свете один, один и останешься. Сколько б людей не было рядом с тобой, как бы они не говорили, что любят и понимают тебя, никогда они не смогут влезть в твою шкуру и не смогут прожить жизнь за тебя. И кажется, что вот сейчас умрешь, и исчезнет тот мир, который любил, знал, ненавидел. Вот сейчас все исчезнет, и не увидишь поля широкие, которые стелятся под ветром и запахом своим сводят с ума. Растянувшихся за горизонт, переливающихся волнами на солнце и искрящихся играющей рыбой. Не будет больше песни соловья, в июньскую ночь спрятавшегося в кроне, и поющего ночь напролет. Неужели все это исчезнет? Все пропадет? Згинет. Нет, ты хочешь, чтоб все осталось. Причем хочешь так, что готов душу чёрту продать, в кою ты не верил. Хочешь слышать музыку ветра и вдыхать его полной грудью. Хочешь слышать песнь птиц и жаркого лета, видеть цветы. Хочешь жить, да так, чтоб с размахом, дышать, танцевать, петь и драться. Любить, ненавидеть...
Фомич возникает из ниоткуда, а за ним и Кузьмич словно из-под земли вырастает. Странно, но тебя это не пугает.
– Молодец, думу думаешь, али как?
– Вам какая разница? – плюешь словами ты из-за того, что застали тебя слабым.
– Никакой, – спокойный ответ на два голоса, – пошли, герой.
– Пошли, – отвечаешь ты, вздыхаешь, и подымаешься. Уходишь в лес за ними, и вдали слышится волчий вой, словно прощание. И идешь ты, и смотришь вокруг – сверху кроны; спереди сзади деревья и горы; под ногами тропка едва приметная. Кажется, что мрак сгущается и вот-вот примет осязаемую форму. И сгинет у тебя за спиной, и протянет костлявую руку, чтоб схватить тебя за шиворот, обдав холодной волной дрожи по телу, и утащит туда, откуда возврата нет... Но голос Деда вырывает тебя из небытия, заставляя вернуться на родную землю.
– Лопату видишь?
– Вижу, – подтверждаешь ты.
– Тогда копай яму, два длиной, метр шириной и аккурат тебе по пояс.
– Зачем? – спрашиваешь, не понимая, но где-то там страх, поскольку яма напоминает могилу. И встал за спиной Морок, протянул руку, но не схватить тебя, поскольку ты бросаешь тело вперед бежать. Бежать в лес дальше, дальше. Да не тут-то было, сбивают тебя ударом на землю и давят коленом, выдавливая воздух из груди. Легкие рвутся внутри огнем. Воздуха, воздуха, дайте воздуха. Тебя отпускают, и наконец ты глотаешь воздуха, такого сладкого, такого пьянящего.
– Успокоился? – Тихий, спокойный вопрос.
– Да.
– Ты должен родиться, но сперва умереть надо. Сначала нужно почувствовать холод могилы. Узнать, как она обнимает сырыми руками и как крепко держит там сыра землица. – Говорит Дед, странно растягивая, нет, напевая слова. – Уйдет из тебя боль и недуги, уйдет жалость и обида. Будет новым мир, будет новая жизнь, все будет новым.
Ты смотришь на него и стараешься понять, а глаза Деда заволакивает дымка. Кажется что ними он смотрит внутрь себя, пытаясь что-то вспомнить, а сердце наоборот – открылось и смотрит на тебя глазами всего мира. И кажется, что стоишь ты на краю обрыва, под которым бездна, еще шаг и сорвешься, еще чуть-чуть, но открытое сердце держит тебя крепко, не дает тебе сделать безрассудный шаг.
– И еще, если бы ты думал совсем о другом, то больше бы нас не увидел, сам искал дорогу отсюда. Хотя то, что ты нашел дорогу сюда, говорит о том, что Сила выбрала именно тебя и привела сюда. А это говорит о том, что ты больше не принадлежишь себе, ты принадлежишь Силе, она и будет тебя вести дальше по жизни и помогать до тех пор, пока на ноги не встанешь. – Говорит он это сухим лекторским тоном, словно не один год преподавал на кафедрах лучших вузов.
– Дед послушай, а яму копать обязательно?
– Конечно, сынок, копай, милый! – подначивает дед.
– Ну что ж, копать, так копать – соглашаешься ты. Сплюнул на руки, ухватился за черенок и вогнал штык в землю, удивляясь, что среди скал есть земля и она пока мягкая. Вогнал штык, поднял, бросил, ну что еще может быть проще. Так раз за разом, а луна уже поднялась в небо белым шаром и висит высоко – высоко, а руки разодраны в кровь, но ты копаешь. Потому что так нужно. И работаешь ты как заводной, несмотря на то, что дня три всего назад больной лежал и подняться не мог. Но вот ты закончил, весьма довольный собой.
– Все, выкопал.
– Ай молодец, ай умница, ай хороший. – Начинает Кузьмич, но перебивает его Фомич.
– Послушай сынок правду, которая передается из поколения в поколение, мне передал ее мой наставник, ему его наставник, вот теперь я передаю ее тебе, а ты постараешься передать ее другим, по возможности – всем. Как ты это сделаешь – абсолютно твои проблемы, – сказал Фомич, а затем задумался ненадолго и продолжил: – Сейчас настало время менять наш строй и уклад жизни, поскольку Матери больно смотреть на своих детей, которые все лучше убивают себя, а вместе с собой убивают и её.
Ладно, теперь немного о другом, – Дед печально вздыхает и пр
– Жди. Мы вернемся, – сказал так, и они растворились в лесу, словно тени, будто и не было их, будто ветер шумел в листве. И наваливается на тебя усталость и падаешь ты так, словно хребет из тебя вырвали и ищешь опору, не подозревая, что давно сидишь на земле...
Солнце красным шаром стремится к земле, сумерки хищно рыщут промеж деревьев. Вокруг тоска предсмертная. Думы мрачные рвутся на волю, забирая с собой частички сердца, а за ними кусочки души так понемногу, так по чуть-чуть, но тебе от этого не легче, а все тяжелее. И придавливает тебя тоска горячим камнем внутри груди и слез нет. И воешь ты как волк в лесу, понимая, что был ты на свете один, один и останешься. Сколько б людей не было рядом с тобой, как бы они не говорили, что любят и понимают тебя, никогда они не смогут влезть в твою шкуру и не смогут прожить жизнь за тебя. И кажется, что вот сейчас умрешь, и исчезнет тот мир, который любил, знал, ненавидел. Вот сейчас все исчезнет, и не увидишь поля широкие, которые стелятся под ветром и запахом своим сводят с ума. Растянувшихся за горизонт, переливающихся волнами на солнце и искрящихся играющей рыбой. Не будет больше песни соловья, в июньскую ночь спрятавшегося в кроне, и поющего ночь напролет. Неужели все это исчезнет? Все пропадет? Згинет. Нет, ты хочешь, чтоб все осталось. Причем хочешь так, что готов душу чёрту продать, в кою ты не верил. Хочешь слышать музыку ветра и вдыхать его полной грудью. Хочешь слышать песнь птиц и жаркого лета, видеть цветы. Хочешь жить, да так, чтоб с размахом, дышать, танцевать, петь и драться. Любить, ненавидеть...
Фомич возникает из ниоткуда, а за ним и Кузьмич словно из-под земли вырастает. Странно, но тебя это не пугает.
– Молодец, думу думаешь, али как?
– Вам какая разница? – плюешь словами ты из-за того, что застали тебя слабым.
– Никакой, – спокойный ответ на два голоса, – пошли, герой.
– Пошли, – отвечаешь ты, вздыхаешь, и подымаешься. Уходишь в лес за ними, и вдали слышится волчий вой, словно прощание. И идешь ты, и смотришь вокруг – сверху кроны; спереди сзади деревья и горы; под ногами тропка едва приметная. Кажется, что мрак сгущается и вот-вот примет осязаемую форму. И сгинет у тебя за спиной, и протянет костлявую руку, чтоб схватить тебя за шиворот, обдав холодной волной дрожи по телу, и утащит туда, откуда возврата нет... Но голос Деда вырывает тебя из небытия, заставляя вернуться на родную землю.
– Лопату видишь?
– Вижу, – подтверждаешь ты.
– Тогда копай яму, два длиной, метр шириной и аккурат тебе по пояс.
– Зачем? – спрашиваешь, не понимая, но где-то там страх, поскольку яма напоминает могилу. И встал за спиной Морок, протянул руку, но не схватить тебя, поскольку ты бросаешь тело вперед бежать. Бежать в лес дальше, дальше. Да не тут-то было, сбивают тебя ударом на землю и давят коленом, выдавливая воздух из груди. Легкие рвутся внутри огнем. Воздуха, воздуха, дайте воздуха. Тебя отпускают, и наконец ты глотаешь воздуха, такого сладкого, такого пьянящего.
– Успокоился? – Тихий, спокойный вопрос.
– Да.
– Ты должен родиться, но сперва умереть надо. Сначала нужно почувствовать холод могилы. Узнать, как она обнимает сырыми руками и как крепко держит там сыра землица. – Говорит Дед, странно растягивая, нет, напевая слова. – Уйдет из тебя боль и недуги, уйдет жалость и обида. Будет новым мир, будет новая жизнь, все будет новым.
Ты смотришь на него и стараешься понять, а глаза Деда заволакивает дымка. Кажется что ними он смотрит внутрь себя, пытаясь что-то вспомнить, а сердце наоборот – открылось и смотрит на тебя глазами всего мира. И кажется, что стоишь ты на краю обрыва, под которым бездна, еще шаг и сорвешься, еще чуть-чуть, но открытое сердце держит тебя крепко, не дает тебе сделать безрассудный шаг.
– И еще, если бы ты думал совсем о другом, то больше бы нас не увидел, сам искал дорогу отсюда. Хотя то, что ты нашел дорогу сюда, говорит о том, что Сила выбрала именно тебя и привела сюда. А это говорит о том, что ты больше не принадлежишь себе, ты принадлежишь Силе, она и будет тебя вести дальше по жизни и помогать до тех пор, пока на ноги не встанешь. – Говорит он это сухим лекторским тоном, словно не один год преподавал на кафедрах лучших вузов.
– Дед послушай, а яму копать обязательно?
– Конечно, сынок, копай, милый! – подначивает дед.
– Ну что ж, копать, так копать – соглашаешься ты. Сплюнул на руки, ухватился за черенок и вогнал штык в землю, удивляясь, что среди скал есть земля и она пока мягкая. Вогнал штык, поднял, бросил, ну что еще может быть проще. Так раз за разом, а луна уже поднялась в небо белым шаром и висит высоко – высоко, а руки разодраны в кровь, но ты копаешь. Потому что так нужно. И работаешь ты как заводной, несмотря на то, что дня три всего назад больной лежал и подняться не мог. Но вот ты закончил, весьма довольный собой.
– Все, выкопал.
– Ай молодец, ай умница, ай хороший. – Начинает Кузьмич, но перебивает его Фомич.
– Послушай сынок правду, которая передается из поколения в поколение, мне передал ее мой наставник, ему его наставник, вот теперь я передаю ее тебе, а ты постараешься передать ее другим, по возможности – всем. Как ты это сделаешь – абсолютно твои проблемы, – сказал Фомич, а затем задумался ненадолго и продолжил: – Сейчас настало время менять наш строй и уклад жизни, поскольку Матери больно смотреть на своих детей, которые все лучше убивают себя, а вместе с собой убивают и её.
Ладно, теперь немного о другом, – Дед печально вздыхает и пр
Добавить комментарий
Комментарии: 0
