Сергей, 54 - 26 апреля 2008 13:33

Ладно, теперь немного о другом, – Дед печально вздыхает и продолжает, – Раньше ведьмаком становился человек, находящийся при смерти, но очень хотящий выжить, потому что он еще чего-то не выполнил, что-то еще не сделал. Чаще всего это был воин, поскольку он научен выживать, у него есть неистребимая воля к победе, его жизнь состоит из того, что он должен кого-то защищать, кому-то помогать, точно так же, как ведьмаку. Выжить, помочь, защитить, передать свое ремесло. Ведьмаков к таким людям приводила сила, как раз в тот момент, когда человека можно вернуть к жизни. Когда он уже видит смерть, но еще можно укрыть его плащом Силы от пустых и бесстрастных глазниц смерти. Именно в этот момент, когда человек сумел оценить свою жизнь, нет, лучше сказать – увидел ее под новым углом, что все, что он прожил, могло быть совсем по-другому. – И эти слова задевают тебя за живое, поскольку сказанное Дедом не может быть ложью. Потому что сам пережил это и знаешь Правду.
– У каждого человека есть свое субъективное видение мира, – продолжает сказ Фомич, не обращая внимания на твои слезы, – отличное от других. Даже если два очень близких человека будут смотреть на один цветок, каждый из них увидит свое, отличное от того, что видел другой. Та жизнь, которую он вел, была для него законом, рамками, которые вбили в него сначала родители, потом друзья, а затем толпа, именуемая люди. Народ...
Та жизнь, которую вел человек, не дала ему свободы. Жил он как зомби, и помирает теперь как мертвый, потому что все так делают. Посмотри, как вы живете: работа, деньги, пожрать – поспать, а если б деньги без работы, то и вовсе рулез. И чем больше денег, тем больше значимости, кульно, аж круто, ой – отпад. Все это приводит к смерти человека еще до того, как тело его придет в негодность. Да и тело может служить человеку гораздо больше, чем тебе кажется. Взять, к примеру, меня, – Дед бьет себя кулаком в грудь и раздается звук от нее, как из пустой бочки, – сколько лет ты мне дашь?
– Ты пытаешься оценить Деда, скользя по бороде с проседью, по широким плечам и груди и выдаешь громко и весьма довольным собой:
– Сорок, ну максимум шестьдесят.
– А ведь мне, сынок, за сотню перевалило, – ошарашивает тебя Фомич, – а Кузьмичу девятый десяток, так вот. Ну ладно, слушай далее. Человека, чтобы вернуть к жизни, нужно разозлить, либо заставить работать или причинить сильную боль. Злость пробуждает Силу, уничтожает барьеры, сковывающие его. Страх делает то же. – Фомич замолкает, и слово берет Кузьмич:
– Для того, чтобы родиться ведьмаком, нужно умереть человеком.
– Как это? – пугаешься ты.
– Ты уже был на грани, – звучит ответ, заставляющий вспоминать тебя эту грань. Шаг вперед – темнота, шаг назад – свет, а ты стоишь в сумерках. – Человек после смерти остается сам на сам со своей памятью. Он просматривает свою жизнь от рождения до смерти, словно бесстрастный свидетель. Сам себя осуждает и радуется себе, сам себе выносит приговор и снова бросается в новую жизнь, если есть таковая возможность.
– Теперь ложись на землю и вспоминай, – ты пытаешься улечься, но крик подымает тебя. – В яме ложись! – и ты послушно ложишься в яму, потому что надо, а улегшись, спрашиваешь:
– Вспоминать как? – и получаешь ответ:
– Представь, что из твоего живота, вернее солнечного сплетения, вдаль тянутся нити, а на одной нитке, той, которая свисает к земле – всё, что произошло с тобой. Найди эту нить, возьми в руки и тяни ее на себя, события начнут разворачиваться перед тобой. Когда начнешь видеть эпизоды произошедшего, собирай их в бусину, ложи ее на ладошку, полюбуйся ею, и подуй на нее так, чтобы развеялась она по ветру и больше не тянула тебя вниз, не держала тебя на земле. Да и еще – не забудь о дыхании, оно должно быть глубоким и ровным. Такое дыхание успокоит тебя и не даст заснуть. Ну, начинай дышать. – Напутствует Кузьмич и отходит от ямы.
Ты начинаешь дышать, твое тело подхватывает ритм, а через некоторое время ты уже не чувствуешь ни дыхания, ни тела и видишь нити, идущие из живота, и находишь ту, которая привязывает тебя к земле надежней каната. И тянешь ты события одно за другим, и развеиваешь их по ветру, чтобы не тянули тебя мертвым грузом к земле, чтобы ты, если нужно, мог оторваться от земли и полететь в небо.
И с каждой развеянной бусиной тебе становится легче и легче. У тебя исчезает прошлое, ты становишься чистым, как лист бумаги, а сознание становится зеркалом незамутненным, в котором отражаются люди, деревья, звезды...
– Что, понравилось? – спрашивает Кузьмич. Ты смотришь на него и не понимаешь, о чем он спрашивает: понравилось или нет, какая разница? Я свободен, вот что главное!
– Ну, дитятко, подымайся и вылазь. – Ты безропотно подымаешься, вылазишь из ямы, а толчёк в грудь опрокидывает тебя назад. Снова пытаешься вылезти, снова тебя толчком отправляют назад. Обидевшись, ты садишься там, внизу, и по привычке начинаешь дуться. Фомич спокойно берет лопату, набирает на неё землю и бросает в тебя. Первая лопата приводит тебя в замешательство. Что же это они, закапывать меня собрались? Ну, шутники! Пятая лопата земли тебя пугает: закопают ведь, ну а шестая приводит в бешенство.
– Хадж–ж–ж, – с этим криком ты взрываешься, взлетаешь вверх и бьешь ногой, да так, чтобы мало не показалось, вкладываешь душу в удар, да что душу – ты и есть удар, направленный в Кузьмича.
Кузьмич быстро, но плавно пригибается к земле, странно отбрасывает ногу назад и переносит весь вес на неё. А затем, развернувшись на ней, встает в полный рост, заливаясь смехом. А сквозь смех ты слышишь:
– Родился! Фомич, родился ведь, смог он. Я ж тебе говорил, что он это, а ты: посмотрим, посмотрим. – Когда доходит до тебя смысл сказанного, ты ловишь себя на том, что тоже

• 
• 
•